вскрывая, грабя или иным способом используя гробницу, вы тем самым соглашаетесь с положениями и условиями настоящего проклятия...
В продолжение морской темы (все никак мяу не отпускает( ) выкладываю на ваш суд вот эту вещь...
Кому понравится - прошу оставлять комменты...)
Кому не понравится - тоже...надо же кошке понять, стоит ли ей вообще писать, или это чистой воды графоманство)
читать дальше
Океан… вечный, зелено – лазурный, темно – синий, отражающий золото солнечного диска в своих волнах… ближе к вечеру дневное светило становится багрово – красным, а морские глубины приобретают романтичный и загадочный золотисто – бронзовый оттенок. Такой, будто расплавленный металл течет по воде…
Многие хотя бы раз видели это чудо, и, увидев, тоскуют по океану всю оставшуюся жизнь, вспоминая о нем во снах…
Но есть и те счастливчики, что живут у океана, на самом его берегу, не боясь суровых штормов или полного штиля. Они – его дети, он их отец и мать, их кормилец и их судья…
Когда-то здесь строили свои корабли великие державы прошлого, но… беспощадное, неумолимое время стерло в пыль их владычество, и остались лишь остовы недостроенных кораблей, сиротливо лежащие на берегу, как вечное напоминание о тщетности человеческих мечтаний покорить все и вся. Когда-то в этих корабельных скелетах находили люди маленькие сокровища: попадались удачливым искателям то монеты, то жемчуг, то серебряные украшения, но – это было давно. Позже все разграбили, и осталось лишь мертвое дерево – почерневшее, пустое…что-то, связывающее корабль с океаном, пусть даже и недостроенный, исчезло навсегда... Так – лежат себе на берегу доски…ну их, кому нужны? Разве что на плоты да лодки новые – жалкое подобие великих кораблей минувшего… Вот и напоминал берег кладбище, разоренное и забытое…
Недалеко от него, под защитой тропических деревьев спряталась небольшая деревушка. В ней жили те, кто любил океан, кто жил – благодаря нему. Ловцы мечты – так называли себя эти люди. Мечтой считали они жемчуг – белое чудо природы, дающее успокоение и одаряющее красотой…
Однажды родился в этой деревушке мальчик. Рос он быстро, был смышленым и смелым, и, когда ему исполнилось семь, отец впервые взял его с собой – добывать жемчуг.
Такой красоты юный Дереми (а мальчика назвали именно так) не видел никогда. Ничто в его жизни до первого нырка (настоящего, а не какого-нибудь тебе там плесканья на мелководье!) не было похоже на волшебное царство Океана: мальчик плыл вниз и вниз, лазурь океана темнела постепенно и отбрасывала блики преломленных солнечных лучей ему на лицо. Где-то рядом резвились дельфины – истинные Дети океана, гибкие, игривые…Дереми наслаждался океаном так же, как и они. Мимо, перемещаясь почти мгновенно, прыгали туда-сюда стаи мелких серебристых рыбешек – этакий живой разноцветный ковер…пусть, не вышло еще ваше время, играйте, пока кит не приплыл…
Вдали величаво и важно проплывали медузы – неподвластные никому и не боящиеся ничего, кроме солнечного света…
А самое главное – рядом с Дереми плыл отец. Именно он показал сыну, как распознать раковину, прячущую свое сокровище – жемчужину. И тогда, в тот самый первый нырок, мальчик был потрясен до глубины души, увидев белоснежное чудо, которое вытащил его отец…
Но Дереми не знал тогда, что не всякий жемчуг хорош, и не всякую находку можно назвать мечтой. Чаще всего ныряльщики вылавливали лишь мелкий жемчуг, на бусы - и те не пустишь – не приносящий ничего, кроме горького разочарования. Дереми ничего этого не знал, его мало что заботило, кроме любимого отца и вечного океана, но и это продлилось недолго. Однажды отец оставил сына дома и уплыл на хилой лодчонке далеко в Океан. Дереми он сказал, мол, отправляюсь ставить сети на рыбу. Сказал…и не вернулся. Он был хорошим моряком, и не мог не заметить приближающийся шторм. Просто – что-то оборвалось в душе у ныряльщика, рассыпалась мечта осколками искрящимися, острыми, и – в сердце…
И с того дня вечной беззаботности Дереми пришел конец. Теперь он часто сидел на берегу и смотрел вдаль, словно бы видя сквозь толщу воды. Взгляд его, казалось, был устремлен в никуда, не замечая ничего, кроме Океана.
Дереми вырос и понял, что хочет покинуть океан, разорвать связь с ним. Он захотел жить, не зная нужды и не мечтая каждый день о той огромной сияющей жемчужине, что положит конец его бедноте. Захотел просто приходить к океану, смотреть на его бесконечные игривые волны, вспоминать отца и никогда больше не ловить жемчуг и мечты, связанные с ним.
Но дни шли, а Дереми все не находил того дара океана, о котором мечтало не одно поколение ныряльщиков. И постепенно одна мечта вытеснила другую. Теперь он захотел – страстно, всей душой – во что бы то ни стало отобрать сокровище у океана. Мечта отца передалась сыну, пусть сам отец и отказался от нее…
Тот день был необычным во всех своих проявлениях: сначала ночной шторм выбросил на берег связку каких-то разноцветных нитей, связанных узелками. Потом рыбаки принесли необычайно богатый улов (рыба, она ведь не дура, ан вот – приплыла в самую бурю…), а те редкие смельчаки, что осмелились нырнуть в мутный океан, вернувшись на берег, рассказывали об удивительном корабле, неведомо каким образом оказавшемся на дне лагуны. Старики брюзжали, что не видели давно такого шторма и уж тем более корабля, принесенного океанскими течениями черт – те знает откуда…
Океан сердился. Его темно – зеленые и немного мутные после шторма волны с глухим ворчанием обрушивались на прибрежные скалы, норовя снести их, стереть в мелкую крошку. Небо мрачными тяжелыми тучами нависло над землей, казалось, еще немного – и рухнет небесная твердь, погребя под собой и правых и виноватых… Даже вездесущие и вечно кричащие печальными голосами чайки – и те попрятались в свои гнезда. Но среди хмурого и настороженного тумана непогоды все-таки нашлось светлое пятно: по зловеще-пустому берегу шел человек, юноша лет семнадцати, одетый в просторные короткие штаны и почему-то в ярко-желтую футболку. Звали парня Дереми и по пляжу (после шторма и не скажешь, что пляж!) шел он просто так. От нечего делать. Ну не нырять же в такую оказию природы в океан, скажите на милость! Холодно, да и страшновато… И шел он так до тех пор, пока не наткнулся на вынесенную штормовым океаном кучку забавных разноцветных нитей, связанных узелками. И именно в тот момент, когда он нагнулся и поднял ее, судьба его решилась…
Пожалуй, все началось именно с того дня, когда шторм притащил в нашу лагуну корабль. Или – с того дня, когда я нашел кипу…но тогда я ничего еще не знал…это была для меня лишь забавная безделушка, талисман…больше всего она напоминала браслет, сплетенный из каких-то веревочек…
Ну, в общем, я надел эту штуку на запястье и пошел хвастаться друзьям подарком океана. У многих из нас есть всякие отточенные волнами камешки, мелкие жемчужины, а кое у кого даже потемневшие от времени золотые монеты – все это мы, как бы сказать, позаимствовали у океана.
А вообще, океан влияет на все. Даже на смысл слова друг. Здесь все мы друзья: кто-то – меньше, кто-то – больше. Когда каждый день играешь со смертью, когда от тебя зависит, кому жить – нельзя предать. Да и забвение, стоящее хищно за плечами, сплачивает, как ничто иное. Вот и у меня полная деревня друзей. Но самый мой «дружистый» друг – это Элис. Рыжий неугомонный чертенок – только так ее и можно описать. Просто, коротко и ясно…
В тот вечер я пригласил ее в город. Ведь все равно во время шторма нырять не будешь – чревато…
Надо сказать, что мы все редко бываем в городе. Уж очень сильно он отличается от океана – заботливого, ласкового, привычного… город – он слишком шумный, пыльный и тесный, а, главное – равнодушный и опасный. Нет, никто не говорит, что океан – нечто несложное и постоянное! Да и кто в здравом уме и твердой памяти рискнет ляпнуть этакую глупость? Океан бывает и опасным, и смертоносным – подтверждение тому – мой отец… но океан никогда не бывает равнодушным. Ты всегда почувствуешь его настроение (сердцем ли, душой, один Бог знает) и, если ты не полный идиот, не станешь понапрасну рисковать. Но город…город постоянно, день за днем, мечтает лишь об одном: чтобы людей в нем стало меньше. Но и у него есть своя красота, недоступная океану. Ночь, всегда властвовавшая над миром и смеявшаяся над жалкими кострами людишек, вдруг обнаружила, что ее перестали пускать в города. В них навсегда остались отблески сотен, тысяч, миллиардов разноцветных огней – они осветили даже океан, вернее, ту его часть, что окружала город.
Мы с Элис просто гуляли в парках, валялись на траве, любовались горящим сиянием на воде. Мы любили и город тоже, но не были привязаны к нему – и потому город любил нас.
А на следующий день мы с Элис отправились поглазеть на корабль, принесенный штормом…
Было очень жарко. В океане не осталось и следа от мути вчерашней бури – только ясная и прозрачная лазурь, отражающая горячие солнечные лучи.
Мы с Элис отплыли от берега и нырнули. Я никогда не уставал любоваться океаном, но в этот раз он показался мне особенно прекрасным : меня окутывал разноцветный ковер пестрых рыбешек, океанское течение словно бы приобняло мягко за плечи и потянуло за собой вниз – туда, где нашел свое пристанище неизвестный корабль. Я не стал противиться и нырнул еще глубже.
Как оказалось, корабль был очень стар – затонул он так давно, что почти весь его корпус зарос водорослями да ракушками. Правда, после шторма часть их будто ножом срезало океанскими волнами, и я, подплыв ближе, смог увидеть его нос – и изваяние на нем – фигурку девушки, дивно, безумно прекрасной, с открытыми искрящимися глазами (они были из невозможной синевы сапфиров, эти глаза)… и ни один пират так и не посмел отнять их у девы морской…
Казалось – еще немного – и она оживет… Вот подплыла Элис: рыжие волосы повинуются океанскому течению, синие глаза блестят, как и девы-изваяния. И тут я заметил вдруг невозможное, удивительное сходство Элис и этой девушки-души Океана. Обе они были почти божественно прекрасны, и обе притягивали чувства и взгляд…
Я отплыл немного дальше и увидел пробоину в боку корабля, огромную дыру, пробитую подводными камнями или коралловыми рифами – слишком неправильной формы, чтобы быть следом от выстрела пороховой пушки. Я заплыл внутрь корабля и увидел – самым краешком взгляда, на пределе восприятия – какой-то золотистый отблеск, след волшебного сияния. Попытался ухватить его рукой, и вдруг в моих ладонях оказалась тончайшая золотая цепочка с кулоном из ярко-синего сапфира, почти прозрачного в океанской воде. Я подумал было, что когда-то это принадлежало девушке-изваянию на носу корабля, но вспомнил Элис и решил оставить кулон для нее, рассудив, что сестра морская не обидится на сестру земную…
А еще я почувствовал, что воздуха осталось совсем чуть, поэтому выплыл из принесенного штормом корабля, взглянул последний раз на деву океанскую и медленно всплыл на поверхность. Лицо мое тут же обожгло лучами полуденного солнца, а слух заполнило тихое урчание довольного океана, да крик неприкаянных чаек. Я огляделся вокруг, но в океане не было даже ни одного корабля, и ничто не нарушало спокойствия зеленоватой лазури волн.
Вот рядом со мной всплыла Элис, и солнце заиграло на ее волосах ослепительными бликами, золотом расплавленным, и словно волшебное сияние окутало ее голову. Но, глядя на Элис, я вспоминал морскую ее сестру…
Позже, вечером, мы снова отправились в город. Там, в тихом уютном кафе, я подарил Элис тот чудесный кулон, что подарила мне владычица затонувшего корабля. Странно – я будто оказался в бурном водовороте – разум мой почему-то намертво связал воедино Элис, рыжего чертенка и девушку-изваяние в океане. Глядя на одну, я вспоминал другую…
А потом мы с Элис решили прогуляться по вечернему городу – и черт меня дернул заглянуть в салончик какой-то старой цыганки! Многие из ловцов мечты верят в приметы, мы - дети океана, и одно только это делает нас достаточно суеверными. Я, признаться, никогда в это все не верил: не могли меня испугать черные кошки, пустые ведра и крик одинокой чайки перед закатом. И в судьбу я тоже особо не верил – но почему-то зашел в салончик гадалки.
Как только я, отодвинув в сторону тяжелую занавесь из чего-то золотистого и переливчатого, вошел внутрь, меня окутали облака какого-то аромата: многое смешалось там, и запах горящих свечей, и ароматического масла, и почему-то пряностей. Да еще странное, едва ощутимое чувство таинственности витало в воздухе.
Навстречу мне вышла старая цыганка, несмотря на возраст выглядевшая так же ярко и цветасто, как и ее комната: вся в золоте, разноцветных тканях, безделушках – и все это бренчало, позвякивало заливисто, недовольно чуть и рябило в глазах так, что начинала кружиться голова.
Одно только поразило меня больше, чем все остальное: ее глаза. Живые, непроницаемо-черные, блестящие, словно два огромных обсидиана, с глубоко запрятанным шальным огоньком – глянь туда, что увидишь?
…Табор… Табор цыганский, пляшут ромы молодые, вторит им звонко гитара, заливается песней свободы в руках умелых, веселятся девушки, мелькают юбки разноцветные, золото звенит – не болтайте, что благородный металл, да холодный – когда это у вольных ромалэ холод был? На смех того, кто этакую чушь мелет! Смеется табор, пляшет, и конца-края той пляске не видать…
Я чуть отшатнулся, прогоняя наваждение, но глаза глянули на меня цепко, изучающее – словно прямо до души добрались…очи черные…ох, не зря песня, ох, не зря!
– Ну, и зачем ты, в судьбу не верующий, приперся на ночь глядя? – ворчливо поинтересовалась цыганка, уперев руки в бока. – Чего тебе здесь надо?
Я замер в замешательстве, не зная, что ответить. Действительно – что потянуло меня сюда? Сам не знал, как же отвечу?
Цыганка вдруг резко ухватила меня за запястье и с неженской силой потащила волоком к выходу. Я неловко вывернулся, и она зацепилась по инерции за те ниточки, что я нашел на берегу штормового океана. Схватилась – и замерла, глядя пристально враз округлившимися глазами.
– Откуда у тебя…это? – сурово-удивленно спросила она, указав глазами на браслет и немилосердно выкручивая мне руку. Но потом чуть смягчилась и добавила: - Ответь мне. Это важно – для тебя.
– Я нашел ее на берегу океана, - честно ответил я. – Это вынес шторм, - добавил я неуверенно.
Все-таки эта цыганка чем-то смутила меня. Но чем? Я не мог понять.
– То есть, ты не знаешь, что это? – уже спокойно и чуть насмешливо спросила цыганка.
– Нет, - искренне ответил я.
– Все сходится, - вздохнула гадалка и отпустила мою руку. – Судьба сама нашла тебя, юноша, хотя ты сам и не верил в нее. Знай: то, что ты носишь на руке – твое проклятие и благословление одновременно. Оно может привести тебя и к смерти, и к счастью. К исполнению мечты…– добавила она, загадочно улыбнувшись.
– Вы…вы знаете, что это? – спросил я, донельзя заинтригованный ее словами.
– Конечно, знаю, - снова улыбнулась цыганка. – Это кипу.
– Кипа? Какая еще кипа? – недоуменно переспросил я.
– Да не кипа, дурак, а кипу. Это своего рода карта…Древние ацтеки таким образом кодировали местонахождение золотых кладов. Это – шифр.
–А кто-нибудь сможет прочесть его? – заворожено спросил я.
Цыганка помрачнела, пожала плечами, прошептала что-то себе под нос ворчливо, и снова легкая улыбка тронула ее губы.
– Нет, – ответила она. – В мире, боюсь, больше не осталось людей, способных раскрывать тайны кипу. Обидно, да? Быть в одном малюсеньком шаге от сокровища – и не иметь возможности даже узнать, в чем же он заключается, этот шаг. Береги свою душу, ныряльщик! Береги! – напутствовала она меня напоследок, развернулась и…исчезла.
Я не помнил, как вышел, как оказался на улице, разглядывая опять яркую вывеску, зазывающую доверчивых простофиль к цыганке в салон.
Огляделся вокруг себя – в глазах слегка плыло, дрожало призрачное марево ночного города, сливалось в какое-то серебристо-золотистое сияние огней. Одно только почему-то оставалось четким среди разноцветного тумана – Элис, стоявшая рядом и вопросительно поднявшая бровь.
– С тобой все в порядке? – с беспокойством спросила она, подойдя чуть ближе. Я кивнул, почему-то не сумев ничего ответить.
– Куда дальше пойдем? – поинтересовалась Элис, тряхнув гривой рыжих волос. А мне почудилось…
…огонь…жаркими бликами отбрасывает тени на лица, окружает пламенным сиянием, трещит ромский костер в ночи…
Я отогнал наваждение и, недолго думая, ответил: - Давай пойдем домой? У меня уже от этого великолепного безобразия в глазах рябит, а в голове – полная неразбериха…и в ушах какой-то звон… - добавил я.
Элис улыбнулась чуть насмешливо и согласилась. Я взял ее за руку, и вскоре мы уже сидели на берегу океана. Темнота окружала нас, и казалось, что само время и пространство исчезло куда-то, растворилось вместе с ярким пылающим городом. Остался лишь мерный рокот океана…и чуть слышное дыхание Элис.
Я посмотрел на ее лицо (оно оставалось скрытым от меня, но глаза словно были подсвечены изнутри шальным огоньком…костром…)
– А знаешь, я ведь люблю тебя, - вдруг сказал я и почувствовал, как что-то теплое и пушистое заполнило душу…
Элис повернула голову и посмотрела пристально на меня.
– Почему ты это сказал? – несколько растерянно спросила она. – Ты действительно так чувствуешь, или…просто ночь такая?
…Вокруг нас действительно было что-то волшебное, необычное, чудесное – словно кусочек сказки спустился на берег океана…
– Я сказал то, что чувствую, - ответил я Элис. – Хотя, конечно, обстановочка располагает… - я нервно усмехнулся и продолжил: - Странно, я только сейчас понял, что люблю…
Элис помолчала, пристально глядя в мои глаза. Интересно, что она хотела разглядеть там? В кромешной тьме, подсвеченной мерцающими звездами? «Только не говори того же!», - взмолился я про себя. – «Не разрушай то хрупкое, что протянулось между нами…».
Но Элис сказала только: «Я знаю», и положила голову мне на плечо. Так, слушая плеск океанских волн, мы и просидели всю ночь.
Утро наступило как-то незаметно, так же, как прошла ночь. Самая счастливая ночь в моей (нашей?) жизни. Проснувшись, мы улыбнулись друг другу, и, не говоря ни слова, взявшись за руки, как малые дети (как же все-таки мало иногда бывает нужно человеку для счастья!) шагнули в океан.
Волны ласково и нежно приняли наши тела и расступились, открыв взору подводный мир. Непривычно пусты были океанские глубины – мелкие рыбешки плыли как-то лениво, величаво, словно возомнили себя китами мудрыми, всемогущими…сама океанская вода текла сонно, словно задумавшись о чем-то…
Какое-то чувство кольнуло меня в сердце? душу? Что-то сказало: не твое время, Элис…плыви, пока цела, не в духе океан. Не зли его, глупая, самой же хуже будет…
Кольнуло и ушло, оставив чуть болящее толчками сердце…
Я потянула Дереми наверх, и мы вынырнули, подставив лица едва золотящимся робким лучам восходящего над миром солнца.
– Что…случилось? – ласково и беспокойно спросил меня он.
– Не знаю…Просто…чувствуешь? Океан сегодня не в духе. Я хочу на берег, домой. Поплывем обратно! – взмолилась я.
Дереми на миг прикрыл глаза и распахнул их, зелено-синие, словно океанские волны…
– Я чувствую, понимаешь, любимая? Чувствую – сегодня что-то сбудется… - медленно и задумчиво ответил мне Дереми. – Мечта…она витает в воздухе, ею пропитана океанская вода, и даже солнечные лучи говорят мне – попробуй! Рискни, поставь на карту все и получи заслуженное.
Я молчала, всем своим существом взмолившись океану: «Пощади!» - кричала моя душа, и слезы текли по щекам. Сами, помимо моей воли.
– Дереми, мечтатель ты мой, давай вернемся! – попросила я, уже зная (болью? сердцем, на части рвущимся?) каков будет ответ.
Дереми, мой Дереми…надолго ли? Сколько судьба отмерила мне…нам, глупым? Внимательно смотрел на меня, и такая нежность плескалась в его глазах, ставших океаном…пусть, лишь бы не навсегда! Что я сдалась.
– Элис, солнце мое, я обещаю тебе – сегодня – последний. Я нырну единственный и последний раз. Если я не найду того, чего хочу – мы с тобой уйдем…в Город. Но сегодня – я должен, понимаешь? – сказал он. – Должен либо найти наконец свою мечту, либо распрощаться с ней.
Я молча кивнула. Сняла только тот чудесный сапфировый кулон и повесила ему на шею. Пусть…охраняет. Коснулась пальцами нежно щеки (не прощаясь, нет, пойди прочь, судьба - злодейка!) и поплыла – к берегу. А в душе – боль… толчками… когти рвет…
«Элис, глупая, родная, что же тебя так испугало, любимая? Я вернусь, конечно, вернусь», - думал я, подплывая к кораблю, принесенному сюда недавним штормом. Что потянуло меня сюда, а не в лагуну чуть западнее – самое удачное, по слухам – место для ловли жемчуга, не знаю. Просто – как током ударило – сюда…
А океан-то, и правда, неспокойный. Ленивый немного, но сердитый… За что гневаешься, отец? Что же мы, глупые, не так сделали?
Я плыл – вниз и вниз – туда, где почти темно. Где в одиночестве Дева Океана смотрела вдаль сапфировыми глазами – и я почувствовал вдруг, что там, на дне – Она. Моя жемчужина, о которой я столько лет мечтал. Но – глубоко. Но – мечта. И я нырнул еще глубже, ухватил, раскрыл – сияющее чудо, сокровище океана (не зря сердился, не хотел, видать, отдавать), она, эта жемчужина засияла передо мной белоснежным пламенем, миражом, мечтой… Мелькнуло в голове: «И к смерти, и к счастью может она тебя привести…», и я рванулся – наверх, уже понимая, что слишком долго смотрел, не мог наглядеться, и что…прости меня, Элис, любимая, я не вернусь. Прости, отец, я не исполнил до конца свою (твою?) мечту…
Тело – вверх! Туда, где солнце, где воздух, где Элис…Ну же! Еще! Чуть-чуть, не сдавайся!
Только темнеет в глазах и крылья за спиной намокли, тянут, тянут вниз…
Элис, ты ли? Нет, Дева, Дочь Океана, смотришь ты на меня укоряюще глазами сапфировыми, а в них – мираж, почудилось перед смертью? – капельки слез – соленых, горьких…
Прими же дар мой и покаяние, Дева! Кулон твой - тебе, а мечту мою – ей, Элис, в твои ладони, к груди прижатые, теперь знаю, для чего раскрылись требовательно – возьми, возьми жемчужину, мечту мою, душу мою…
Прости только…прости за то, что вернуться – не смог…
Кулак стучит возмущенно по столу деревянному. Подпрыгивают, звенят недовольно стаканы, тарелки…и голос грохочет, грудной, с хрипотцой, голос настоящего волка морского, а не какого-нибудь там юнги зеленого…
– Океаном клянусь, сам видел!
И противятся ему голоса – чужие, неверящие, глупые…
– Да ну, хорош сказками потчевать! Вот как мы на китов ходили…
Снова кулак по столу бьет – повелительно, грозно. Еще чуть – и треснет старый стол дубовый…
– Ты мне зубы не заговаривай китами своими! Сам видел: лежит у нее в ладонях жемчужина, почти с твой грецкий орех величиной! И ни шторма, ни рыбы-дуры – ничто, слышите, ничто не способно сдвинуть ее с места. Один – вор, душегуб-убивец попытался было себе заграбастать, да и не вернулся! Никто его с того самого дня не видел… А ты мне – сказки! Да сожрут меня акулы, если вру – девку ту на берегу нашли – сидела, что твое изваяние, руки так же держала, и в глазах – слезы сапфиром блестят…мертвую нашли – ушла из мира бренного – от горя.
И сказывают люди, что в тихий рассветный час, когда океан сердится, тихий плач будто слышен на берегу, у самой кромки воды. Уж я, волк морской, моряк бывалый – у самого мурашки по телу пошли, когда я тот плач услыхал…
Ветер…заглушает голоса, играется, эхом отдается…то плачем, то смехом, и чайки вторят ему морские, и мерно рокочет океан, лазурный, вечный, только мелькают изредка на темной воде – не поймаешь! – искорки сапфировые, да где-то смотрит вдаль глазами, слезами наполненными, Дева Океанская…
Кому понравится - прошу оставлять комменты...)
Кому не понравится - тоже...надо же кошке понять, стоит ли ей вообще писать, или это чистой воды графоманство)
читать дальше
Океанские сапфиры.
Океан… вечный, зелено – лазурный, темно – синий, отражающий золото солнечного диска в своих волнах… ближе к вечеру дневное светило становится багрово – красным, а морские глубины приобретают романтичный и загадочный золотисто – бронзовый оттенок. Такой, будто расплавленный металл течет по воде…
Многие хотя бы раз видели это чудо, и, увидев, тоскуют по океану всю оставшуюся жизнь, вспоминая о нем во снах…
Но есть и те счастливчики, что живут у океана, на самом его берегу, не боясь суровых штормов или полного штиля. Они – его дети, он их отец и мать, их кормилец и их судья…
Когда-то здесь строили свои корабли великие державы прошлого, но… беспощадное, неумолимое время стерло в пыль их владычество, и остались лишь остовы недостроенных кораблей, сиротливо лежащие на берегу, как вечное напоминание о тщетности человеческих мечтаний покорить все и вся. Когда-то в этих корабельных скелетах находили люди маленькие сокровища: попадались удачливым искателям то монеты, то жемчуг, то серебряные украшения, но – это было давно. Позже все разграбили, и осталось лишь мертвое дерево – почерневшее, пустое…что-то, связывающее корабль с океаном, пусть даже и недостроенный, исчезло навсегда... Так – лежат себе на берегу доски…ну их, кому нужны? Разве что на плоты да лодки новые – жалкое подобие великих кораблей минувшего… Вот и напоминал берег кладбище, разоренное и забытое…
Недалеко от него, под защитой тропических деревьев спряталась небольшая деревушка. В ней жили те, кто любил океан, кто жил – благодаря нему. Ловцы мечты – так называли себя эти люди. Мечтой считали они жемчуг – белое чудо природы, дающее успокоение и одаряющее красотой…
Однажды родился в этой деревушке мальчик. Рос он быстро, был смышленым и смелым, и, когда ему исполнилось семь, отец впервые взял его с собой – добывать жемчуг.
Такой красоты юный Дереми (а мальчика назвали именно так) не видел никогда. Ничто в его жизни до первого нырка (настоящего, а не какого-нибудь тебе там плесканья на мелководье!) не было похоже на волшебное царство Океана: мальчик плыл вниз и вниз, лазурь океана темнела постепенно и отбрасывала блики преломленных солнечных лучей ему на лицо. Где-то рядом резвились дельфины – истинные Дети океана, гибкие, игривые…Дереми наслаждался океаном так же, как и они. Мимо, перемещаясь почти мгновенно, прыгали туда-сюда стаи мелких серебристых рыбешек – этакий живой разноцветный ковер…пусть, не вышло еще ваше время, играйте, пока кит не приплыл…
Вдали величаво и важно проплывали медузы – неподвластные никому и не боящиеся ничего, кроме солнечного света…
А самое главное – рядом с Дереми плыл отец. Именно он показал сыну, как распознать раковину, прячущую свое сокровище – жемчужину. И тогда, в тот самый первый нырок, мальчик был потрясен до глубины души, увидев белоснежное чудо, которое вытащил его отец…
Но Дереми не знал тогда, что не всякий жемчуг хорош, и не всякую находку можно назвать мечтой. Чаще всего ныряльщики вылавливали лишь мелкий жемчуг, на бусы - и те не пустишь – не приносящий ничего, кроме горького разочарования. Дереми ничего этого не знал, его мало что заботило, кроме любимого отца и вечного океана, но и это продлилось недолго. Однажды отец оставил сына дома и уплыл на хилой лодчонке далеко в Океан. Дереми он сказал, мол, отправляюсь ставить сети на рыбу. Сказал…и не вернулся. Он был хорошим моряком, и не мог не заметить приближающийся шторм. Просто – что-то оборвалось в душе у ныряльщика, рассыпалась мечта осколками искрящимися, острыми, и – в сердце…
И с того дня вечной беззаботности Дереми пришел конец. Теперь он часто сидел на берегу и смотрел вдаль, словно бы видя сквозь толщу воды. Взгляд его, казалось, был устремлен в никуда, не замечая ничего, кроме Океана.
Дереми вырос и понял, что хочет покинуть океан, разорвать связь с ним. Он захотел жить, не зная нужды и не мечтая каждый день о той огромной сияющей жемчужине, что положит конец его бедноте. Захотел просто приходить к океану, смотреть на его бесконечные игривые волны, вспоминать отца и никогда больше не ловить жемчуг и мечты, связанные с ним.
Но дни шли, а Дереми все не находил того дара океана, о котором мечтало не одно поколение ныряльщиков. И постепенно одна мечта вытеснила другую. Теперь он захотел – страстно, всей душой – во что бы то ни стало отобрать сокровище у океана. Мечта отца передалась сыну, пусть сам отец и отказался от нее…
Тот день был необычным во всех своих проявлениях: сначала ночной шторм выбросил на берег связку каких-то разноцветных нитей, связанных узелками. Потом рыбаки принесли необычайно богатый улов (рыба, она ведь не дура, ан вот – приплыла в самую бурю…), а те редкие смельчаки, что осмелились нырнуть в мутный океан, вернувшись на берег, рассказывали об удивительном корабле, неведомо каким образом оказавшемся на дне лагуны. Старики брюзжали, что не видели давно такого шторма и уж тем более корабля, принесенного океанскими течениями черт – те знает откуда…
Океан сердился. Его темно – зеленые и немного мутные после шторма волны с глухим ворчанием обрушивались на прибрежные скалы, норовя снести их, стереть в мелкую крошку. Небо мрачными тяжелыми тучами нависло над землей, казалось, еще немного – и рухнет небесная твердь, погребя под собой и правых и виноватых… Даже вездесущие и вечно кричащие печальными голосами чайки – и те попрятались в свои гнезда. Но среди хмурого и настороженного тумана непогоды все-таки нашлось светлое пятно: по зловеще-пустому берегу шел человек, юноша лет семнадцати, одетый в просторные короткие штаны и почему-то в ярко-желтую футболку. Звали парня Дереми и по пляжу (после шторма и не скажешь, что пляж!) шел он просто так. От нечего делать. Ну не нырять же в такую оказию природы в океан, скажите на милость! Холодно, да и страшновато… И шел он так до тех пор, пока не наткнулся на вынесенную штормовым океаном кучку забавных разноцветных нитей, связанных узелками. И именно в тот момент, когда он нагнулся и поднял ее, судьба его решилась…
Пожалуй, все началось именно с того дня, когда шторм притащил в нашу лагуну корабль. Или – с того дня, когда я нашел кипу…но тогда я ничего еще не знал…это была для меня лишь забавная безделушка, талисман…больше всего она напоминала браслет, сплетенный из каких-то веревочек…
Ну, в общем, я надел эту штуку на запястье и пошел хвастаться друзьям подарком океана. У многих из нас есть всякие отточенные волнами камешки, мелкие жемчужины, а кое у кого даже потемневшие от времени золотые монеты – все это мы, как бы сказать, позаимствовали у океана.
А вообще, океан влияет на все. Даже на смысл слова друг. Здесь все мы друзья: кто-то – меньше, кто-то – больше. Когда каждый день играешь со смертью, когда от тебя зависит, кому жить – нельзя предать. Да и забвение, стоящее хищно за плечами, сплачивает, как ничто иное. Вот и у меня полная деревня друзей. Но самый мой «дружистый» друг – это Элис. Рыжий неугомонный чертенок – только так ее и можно описать. Просто, коротко и ясно…
В тот вечер я пригласил ее в город. Ведь все равно во время шторма нырять не будешь – чревато…
Надо сказать, что мы все редко бываем в городе. Уж очень сильно он отличается от океана – заботливого, ласкового, привычного… город – он слишком шумный, пыльный и тесный, а, главное – равнодушный и опасный. Нет, никто не говорит, что океан – нечто несложное и постоянное! Да и кто в здравом уме и твердой памяти рискнет ляпнуть этакую глупость? Океан бывает и опасным, и смертоносным – подтверждение тому – мой отец… но океан никогда не бывает равнодушным. Ты всегда почувствуешь его настроение (сердцем ли, душой, один Бог знает) и, если ты не полный идиот, не станешь понапрасну рисковать. Но город…город постоянно, день за днем, мечтает лишь об одном: чтобы людей в нем стало меньше. Но и у него есть своя красота, недоступная океану. Ночь, всегда властвовавшая над миром и смеявшаяся над жалкими кострами людишек, вдруг обнаружила, что ее перестали пускать в города. В них навсегда остались отблески сотен, тысяч, миллиардов разноцветных огней – они осветили даже океан, вернее, ту его часть, что окружала город.
Мы с Элис просто гуляли в парках, валялись на траве, любовались горящим сиянием на воде. Мы любили и город тоже, но не были привязаны к нему – и потому город любил нас.
А на следующий день мы с Элис отправились поглазеть на корабль, принесенный штормом…
Было очень жарко. В океане не осталось и следа от мути вчерашней бури – только ясная и прозрачная лазурь, отражающая горячие солнечные лучи.
Мы с Элис отплыли от берега и нырнули. Я никогда не уставал любоваться океаном, но в этот раз он показался мне особенно прекрасным : меня окутывал разноцветный ковер пестрых рыбешек, океанское течение словно бы приобняло мягко за плечи и потянуло за собой вниз – туда, где нашел свое пристанище неизвестный корабль. Я не стал противиться и нырнул еще глубже.
Как оказалось, корабль был очень стар – затонул он так давно, что почти весь его корпус зарос водорослями да ракушками. Правда, после шторма часть их будто ножом срезало океанскими волнами, и я, подплыв ближе, смог увидеть его нос – и изваяние на нем – фигурку девушки, дивно, безумно прекрасной, с открытыми искрящимися глазами (они были из невозможной синевы сапфиров, эти глаза)… и ни один пират так и не посмел отнять их у девы морской…
Казалось – еще немного – и она оживет… Вот подплыла Элис: рыжие волосы повинуются океанскому течению, синие глаза блестят, как и девы-изваяния. И тут я заметил вдруг невозможное, удивительное сходство Элис и этой девушки-души Океана. Обе они были почти божественно прекрасны, и обе притягивали чувства и взгляд…
Я отплыл немного дальше и увидел пробоину в боку корабля, огромную дыру, пробитую подводными камнями или коралловыми рифами – слишком неправильной формы, чтобы быть следом от выстрела пороховой пушки. Я заплыл внутрь корабля и увидел – самым краешком взгляда, на пределе восприятия – какой-то золотистый отблеск, след волшебного сияния. Попытался ухватить его рукой, и вдруг в моих ладонях оказалась тончайшая золотая цепочка с кулоном из ярко-синего сапфира, почти прозрачного в океанской воде. Я подумал было, что когда-то это принадлежало девушке-изваянию на носу корабля, но вспомнил Элис и решил оставить кулон для нее, рассудив, что сестра морская не обидится на сестру земную…
А еще я почувствовал, что воздуха осталось совсем чуть, поэтому выплыл из принесенного штормом корабля, взглянул последний раз на деву океанскую и медленно всплыл на поверхность. Лицо мое тут же обожгло лучами полуденного солнца, а слух заполнило тихое урчание довольного океана, да крик неприкаянных чаек. Я огляделся вокруг, но в океане не было даже ни одного корабля, и ничто не нарушало спокойствия зеленоватой лазури волн.
Вот рядом со мной всплыла Элис, и солнце заиграло на ее волосах ослепительными бликами, золотом расплавленным, и словно волшебное сияние окутало ее голову. Но, глядя на Элис, я вспоминал морскую ее сестру…
Позже, вечером, мы снова отправились в город. Там, в тихом уютном кафе, я подарил Элис тот чудесный кулон, что подарила мне владычица затонувшего корабля. Странно – я будто оказался в бурном водовороте – разум мой почему-то намертво связал воедино Элис, рыжего чертенка и девушку-изваяние в океане. Глядя на одну, я вспоминал другую…
А потом мы с Элис решили прогуляться по вечернему городу – и черт меня дернул заглянуть в салончик какой-то старой цыганки! Многие из ловцов мечты верят в приметы, мы - дети океана, и одно только это делает нас достаточно суеверными. Я, признаться, никогда в это все не верил: не могли меня испугать черные кошки, пустые ведра и крик одинокой чайки перед закатом. И в судьбу я тоже особо не верил – но почему-то зашел в салончик гадалки.
Как только я, отодвинув в сторону тяжелую занавесь из чего-то золотистого и переливчатого, вошел внутрь, меня окутали облака какого-то аромата: многое смешалось там, и запах горящих свечей, и ароматического масла, и почему-то пряностей. Да еще странное, едва ощутимое чувство таинственности витало в воздухе.
Навстречу мне вышла старая цыганка, несмотря на возраст выглядевшая так же ярко и цветасто, как и ее комната: вся в золоте, разноцветных тканях, безделушках – и все это бренчало, позвякивало заливисто, недовольно чуть и рябило в глазах так, что начинала кружиться голова.
Одно только поразило меня больше, чем все остальное: ее глаза. Живые, непроницаемо-черные, блестящие, словно два огромных обсидиана, с глубоко запрятанным шальным огоньком – глянь туда, что увидишь?
…Табор… Табор цыганский, пляшут ромы молодые, вторит им звонко гитара, заливается песней свободы в руках умелых, веселятся девушки, мелькают юбки разноцветные, золото звенит – не болтайте, что благородный металл, да холодный – когда это у вольных ромалэ холод был? На смех того, кто этакую чушь мелет! Смеется табор, пляшет, и конца-края той пляске не видать…
Я чуть отшатнулся, прогоняя наваждение, но глаза глянули на меня цепко, изучающее – словно прямо до души добрались…очи черные…ох, не зря песня, ох, не зря!
– Ну, и зачем ты, в судьбу не верующий, приперся на ночь глядя? – ворчливо поинтересовалась цыганка, уперев руки в бока. – Чего тебе здесь надо?
Я замер в замешательстве, не зная, что ответить. Действительно – что потянуло меня сюда? Сам не знал, как же отвечу?
Цыганка вдруг резко ухватила меня за запястье и с неженской силой потащила волоком к выходу. Я неловко вывернулся, и она зацепилась по инерции за те ниточки, что я нашел на берегу штормового океана. Схватилась – и замерла, глядя пристально враз округлившимися глазами.
– Откуда у тебя…это? – сурово-удивленно спросила она, указав глазами на браслет и немилосердно выкручивая мне руку. Но потом чуть смягчилась и добавила: - Ответь мне. Это важно – для тебя.
– Я нашел ее на берегу океана, - честно ответил я. – Это вынес шторм, - добавил я неуверенно.
Все-таки эта цыганка чем-то смутила меня. Но чем? Я не мог понять.
– То есть, ты не знаешь, что это? – уже спокойно и чуть насмешливо спросила цыганка.
– Нет, - искренне ответил я.
– Все сходится, - вздохнула гадалка и отпустила мою руку. – Судьба сама нашла тебя, юноша, хотя ты сам и не верил в нее. Знай: то, что ты носишь на руке – твое проклятие и благословление одновременно. Оно может привести тебя и к смерти, и к счастью. К исполнению мечты…– добавила она, загадочно улыбнувшись.
– Вы…вы знаете, что это? – спросил я, донельзя заинтригованный ее словами.
– Конечно, знаю, - снова улыбнулась цыганка. – Это кипу.
– Кипа? Какая еще кипа? – недоуменно переспросил я.
– Да не кипа, дурак, а кипу. Это своего рода карта…Древние ацтеки таким образом кодировали местонахождение золотых кладов. Это – шифр.
–А кто-нибудь сможет прочесть его? – заворожено спросил я.
Цыганка помрачнела, пожала плечами, прошептала что-то себе под нос ворчливо, и снова легкая улыбка тронула ее губы.
– Нет, – ответила она. – В мире, боюсь, больше не осталось людей, способных раскрывать тайны кипу. Обидно, да? Быть в одном малюсеньком шаге от сокровища – и не иметь возможности даже узнать, в чем же он заключается, этот шаг. Береги свою душу, ныряльщик! Береги! – напутствовала она меня напоследок, развернулась и…исчезла.
Я не помнил, как вышел, как оказался на улице, разглядывая опять яркую вывеску, зазывающую доверчивых простофиль к цыганке в салон.
Огляделся вокруг себя – в глазах слегка плыло, дрожало призрачное марево ночного города, сливалось в какое-то серебристо-золотистое сияние огней. Одно только почему-то оставалось четким среди разноцветного тумана – Элис, стоявшая рядом и вопросительно поднявшая бровь.
– С тобой все в порядке? – с беспокойством спросила она, подойдя чуть ближе. Я кивнул, почему-то не сумев ничего ответить.
– Куда дальше пойдем? – поинтересовалась Элис, тряхнув гривой рыжих волос. А мне почудилось…
…огонь…жаркими бликами отбрасывает тени на лица, окружает пламенным сиянием, трещит ромский костер в ночи…
Я отогнал наваждение и, недолго думая, ответил: - Давай пойдем домой? У меня уже от этого великолепного безобразия в глазах рябит, а в голове – полная неразбериха…и в ушах какой-то звон… - добавил я.
Элис улыбнулась чуть насмешливо и согласилась. Я взял ее за руку, и вскоре мы уже сидели на берегу океана. Темнота окружала нас, и казалось, что само время и пространство исчезло куда-то, растворилось вместе с ярким пылающим городом. Остался лишь мерный рокот океана…и чуть слышное дыхание Элис.
Я посмотрел на ее лицо (оно оставалось скрытым от меня, но глаза словно были подсвечены изнутри шальным огоньком…костром…)
– А знаешь, я ведь люблю тебя, - вдруг сказал я и почувствовал, как что-то теплое и пушистое заполнило душу…
Элис повернула голову и посмотрела пристально на меня.
– Почему ты это сказал? – несколько растерянно спросила она. – Ты действительно так чувствуешь, или…просто ночь такая?
…Вокруг нас действительно было что-то волшебное, необычное, чудесное – словно кусочек сказки спустился на берег океана…
– Я сказал то, что чувствую, - ответил я Элис. – Хотя, конечно, обстановочка располагает… - я нервно усмехнулся и продолжил: - Странно, я только сейчас понял, что люблю…
Элис помолчала, пристально глядя в мои глаза. Интересно, что она хотела разглядеть там? В кромешной тьме, подсвеченной мерцающими звездами? «Только не говори того же!», - взмолился я про себя. – «Не разрушай то хрупкое, что протянулось между нами…».
Но Элис сказала только: «Я знаю», и положила голову мне на плечо. Так, слушая плеск океанских волн, мы и просидели всю ночь.
Утро наступило как-то незаметно, так же, как прошла ночь. Самая счастливая ночь в моей (нашей?) жизни. Проснувшись, мы улыбнулись друг другу, и, не говоря ни слова, взявшись за руки, как малые дети (как же все-таки мало иногда бывает нужно человеку для счастья!) шагнули в океан.
Волны ласково и нежно приняли наши тела и расступились, открыв взору подводный мир. Непривычно пусты были океанские глубины – мелкие рыбешки плыли как-то лениво, величаво, словно возомнили себя китами мудрыми, всемогущими…сама океанская вода текла сонно, словно задумавшись о чем-то…
Какое-то чувство кольнуло меня в сердце? душу? Что-то сказало: не твое время, Элис…плыви, пока цела, не в духе океан. Не зли его, глупая, самой же хуже будет…
Кольнуло и ушло, оставив чуть болящее толчками сердце…
Я потянула Дереми наверх, и мы вынырнули, подставив лица едва золотящимся робким лучам восходящего над миром солнца.
– Что…случилось? – ласково и беспокойно спросил меня он.
– Не знаю…Просто…чувствуешь? Океан сегодня не в духе. Я хочу на берег, домой. Поплывем обратно! – взмолилась я.
Дереми на миг прикрыл глаза и распахнул их, зелено-синие, словно океанские волны…
– Я чувствую, понимаешь, любимая? Чувствую – сегодня что-то сбудется… - медленно и задумчиво ответил мне Дереми. – Мечта…она витает в воздухе, ею пропитана океанская вода, и даже солнечные лучи говорят мне – попробуй! Рискни, поставь на карту все и получи заслуженное.
Я молчала, всем своим существом взмолившись океану: «Пощади!» - кричала моя душа, и слезы текли по щекам. Сами, помимо моей воли.
– Дереми, мечтатель ты мой, давай вернемся! – попросила я, уже зная (болью? сердцем, на части рвущимся?) каков будет ответ.
Дереми, мой Дереми…надолго ли? Сколько судьба отмерила мне…нам, глупым? Внимательно смотрел на меня, и такая нежность плескалась в его глазах, ставших океаном…пусть, лишь бы не навсегда! Что я сдалась.
– Элис, солнце мое, я обещаю тебе – сегодня – последний. Я нырну единственный и последний раз. Если я не найду того, чего хочу – мы с тобой уйдем…в Город. Но сегодня – я должен, понимаешь? – сказал он. – Должен либо найти наконец свою мечту, либо распрощаться с ней.
Я молча кивнула. Сняла только тот чудесный сапфировый кулон и повесила ему на шею. Пусть…охраняет. Коснулась пальцами нежно щеки (не прощаясь, нет, пойди прочь, судьба - злодейка!) и поплыла – к берегу. А в душе – боль… толчками… когти рвет…
«Элис, глупая, родная, что же тебя так испугало, любимая? Я вернусь, конечно, вернусь», - думал я, подплывая к кораблю, принесенному сюда недавним штормом. Что потянуло меня сюда, а не в лагуну чуть западнее – самое удачное, по слухам – место для ловли жемчуга, не знаю. Просто – как током ударило – сюда…
А океан-то, и правда, неспокойный. Ленивый немного, но сердитый… За что гневаешься, отец? Что же мы, глупые, не так сделали?
Я плыл – вниз и вниз – туда, где почти темно. Где в одиночестве Дева Океана смотрела вдаль сапфировыми глазами – и я почувствовал вдруг, что там, на дне – Она. Моя жемчужина, о которой я столько лет мечтал. Но – глубоко. Но – мечта. И я нырнул еще глубже, ухватил, раскрыл – сияющее чудо, сокровище океана (не зря сердился, не хотел, видать, отдавать), она, эта жемчужина засияла передо мной белоснежным пламенем, миражом, мечтой… Мелькнуло в голове: «И к смерти, и к счастью может она тебя привести…», и я рванулся – наверх, уже понимая, что слишком долго смотрел, не мог наглядеться, и что…прости меня, Элис, любимая, я не вернусь. Прости, отец, я не исполнил до конца свою (твою?) мечту…
Тело – вверх! Туда, где солнце, где воздух, где Элис…Ну же! Еще! Чуть-чуть, не сдавайся!
Только темнеет в глазах и крылья за спиной намокли, тянут, тянут вниз…
Элис, ты ли? Нет, Дева, Дочь Океана, смотришь ты на меня укоряюще глазами сапфировыми, а в них – мираж, почудилось перед смертью? – капельки слез – соленых, горьких…
Прими же дар мой и покаяние, Дева! Кулон твой - тебе, а мечту мою – ей, Элис, в твои ладони, к груди прижатые, теперь знаю, для чего раскрылись требовательно – возьми, возьми жемчужину, мечту мою, душу мою…
Прости только…прости за то, что вернуться – не смог…
Кулак стучит возмущенно по столу деревянному. Подпрыгивают, звенят недовольно стаканы, тарелки…и голос грохочет, грудной, с хрипотцой, голос настоящего волка морского, а не какого-нибудь там юнги зеленого…
– Океаном клянусь, сам видел!
И противятся ему голоса – чужие, неверящие, глупые…
– Да ну, хорош сказками потчевать! Вот как мы на китов ходили…
Снова кулак по столу бьет – повелительно, грозно. Еще чуть – и треснет старый стол дубовый…
– Ты мне зубы не заговаривай китами своими! Сам видел: лежит у нее в ладонях жемчужина, почти с твой грецкий орех величиной! И ни шторма, ни рыбы-дуры – ничто, слышите, ничто не способно сдвинуть ее с места. Один – вор, душегуб-убивец попытался было себе заграбастать, да и не вернулся! Никто его с того самого дня не видел… А ты мне – сказки! Да сожрут меня акулы, если вру – девку ту на берегу нашли – сидела, что твое изваяние, руки так же держала, и в глазах – слезы сапфиром блестят…мертвую нашли – ушла из мира бренного – от горя.
И сказывают люди, что в тихий рассветный час, когда океан сердится, тихий плач будто слышен на берегу, у самой кромки воды. Уж я, волк морской, моряк бывалый – у самого мурашки по телу пошли, когда я тот плач услыхал…
Ветер…заглушает голоса, играется, эхом отдается…то плачем, то смехом, и чайки вторят ему морские, и мерно рокочет океан, лазурный, вечный, только мелькают изредка на темной воде – не поймаешь! – искорки сапфировые, да где-то смотрит вдаль глазами, слезами наполненными, Дева Океанская…
@музыка: Stairway To Heaven (запись с гитары Трампи)
@настроение: немного грустное...
-
-
03.10.2008 в 19:17цените..цените!..что имеете....
Спасибо тебе!, Люба..)
-
-
23.04.2009 в 15:36